«Волшебно! Исключительно волшебно!» - приговаривал в полголоса Арнольд Афанасьевич, перекусывая длинный конец грубой нити. Никогда ранее эта работа не приносила ему столько удовлетворения, как в этот день. Он осторожно освободил ушко загнутой иглы от нити, выкинув ее в мусорный контейнер поверх всего, уже набросанного туда. Он еще раз восхищенно и не без внутренней похвалы самому себе, посмотрел на безупречно выполненную работу и довольно ухмыльнулся.
Белые невзрачные часы на стене показывали двадцать минут шестого – оставалось не так уж много времени, чтобы не опоздать. А опоздать было бы очень не хорошо, да и не в его правилах так поступать.
Он, с присущей ему скрупулезной, тщательностью вымыл под теплой водой руки с душистым мылом, после чего, аккуратно сняв с себя, осторожно повесил халат на крючок за белой дверью возле раковины. Затем снял зацепленную за верх двери вешалку и, нежно вынув вешалку и стряхнув пылинки с бортов ворота, играючи проскользнул внутрь коричневого клетчатого пиджака, застегнув его на себе на все пуговицы. Арнольд Афанасьевич, красуясь, подошел к зеркалу и достал из внутреннего кармана узкую длинную металлическую расческу. Да, сегодня он себе определенно нравился. Сплюнув в левую руку, он принялся обеими руками приглаживать и без того аккуратно уложенную с пробором редкую челку. Два заключительных штриха пахучим одеколоном, оставившие после себя облачко мелких капелек с резким ароматным запахом, позволили Арнольду Афанасьевичу ощутить полную готовность к предстоящему волнующему свиданию.
«А что, - сказал он себе вслух, пристально глядя в глаза своему хитро прищурившемуся отражению, - даже и патологоанатомы, впрочем, имеют право на счастливую личную жизнь!» И вполне довольный своим видом, ловким движением руки взялся за зонт-трость и в один поворот, другой рукой, выключил свет и захлопнул за собой дверь молчаливой операционной..